verana2

Вчера вспомнила, что когда-то читала книжку
Натана Перельмана "В классе рояля"...Она небольшая совсем.
Там собраны его высказывания об исполнительстве,
ведь он долгое время преподавал в консерватории...

Вам, технарям и всем желающим, на интерес)


Мимолётности и Сарказмы Натана Перельмана. Александр Избицер. Семь искусств, №9 — ЛитБук
по этой ссылке можно почитать краткое содержание книги
Натан Перельман "В классе рояля"
****

Короткие рассуждения

Автор — пианист и учитель рояля. Отдавая на суд читателей свои записки, он признается в отсутствии у него каких бы то ни было научных намерений.
Автор считает необходимым: оправдаться перед закаленными читателями серьезных методических трудов, указав, что серьезность и методичность изложения не являлись его главной заботой; предупредить доверчивых читателей, что они имеют право на несогласие с автором; сообщить строгим критикам, что противоречия, коими изобилуют эти записки, неустранимы, ибо они и должны показать, как автор ищет истину и как часто она ускользает от него.

Из потока мыслей легко извлечь необходимое слово, из потока слов извлечь необходимую мысль куда труднее.
Ничто так не отдаляет от совершенства, как приблизительность.
В домашней работе следует: чувству — быть экономным, разуму — щедрым, слуху — беспощадным.
Градуируйте клавишу и педаль, ибо звук реагирует на ваши прикосновения к ним, как ртуть на температуру.
Каждое утро, садясь за фортепиано, помолитесь на нем протяженному звуку. Прилагаю текст «молитвы»:
image003
и так до конца октавы.
Особенно ревностные звукопоклонники могут прочесть ее и в обратном порядке.
Жалею педагога, никогда не слышавшего от ученика упрека в непоследовательности:
«На прошлом уроке вы говорили прямо противоположное; так где же истина?»
Такой ученик приучен к мысли, что истина уже найдена раз и навсегда, и покоится она в лысеющей или седеющей голове учителя. А такой учитель не знает, что голова, наполненная истинами в искусстве, — кладбище истин, где вечный покой.
Неужели всем ученикам преподается одно и то же?
— Да, — отвечу я, — одно и то же.
Учитель не хамелеон и менять свою окраску в зависимости от индивидуальности ученика он не может.
Учитель-художник не идет на уступки. Его художественные принципы гибки, изменчивы, но на каждом этапе определенны. Менять приходится лишь способы их изложения.
Для любителей читать книги с конца или с любого места эти записки клад, для автора — удобный способ свалить вину за непоследовательность на читателя.
В любом случае эти записки рекомендуются как чтение «гомеопатическое».
Любое живое рассуждение можно оспорить, ибо оно подобно лицу, где профиль оспаривает фас. Но как оспорить безличное?!
Что раньше, рассуждение или игра? Не знаю, одни говорят — курица, другие — яйцо.
Пусть акустики анатомируют звук и подсчитывают количество колебаний. Для музыканта звук — творение, обладающее вкусом, цветом, объемом, красотой или уродством, силой, весом, длиной и всем, чем только способен наделить его обладающий фантазией музыкант.
Заметьте: музыкант, не усматривая в этом смешного, говорит о звуке, как о фрукте — сочный, мягкий, нежный; как о чем-то зримом — светлый, тусклый, солнечный, блеклый, белый; как о предмете, имеющем объем, вес и длину — круглый, плоский, глубокий, мелкий, тяжелый, легкий, длинный, короткий. Звуку приписывают даже нравственные категории: благородный. Какое множество прилагательных! Упущено только одно: забыто, что звук должен быть и умным, не то (это с ним бывает) он иногда совершает известную ошибку Иванушки-дурачка.
Посредственное вынуждает рассуждать, талантливое — умолкнуть.
Вычурность — опухоль выразительности.
Артист становится педагогом по мере того, как интуитивное превращается в осознанное и отчетливо сформулированное.
Среди бесконечного разнообразия уроков должны быть и уроки восхищения. Нужно учить ученика восхищаться. Тем, что, разумеется, достойно этого. Не нужно омрачать эти уроки полезными советами. Заразить восхищением! Не думайте, что это легко и просто! Заразить можно не мнимой болезнью, а подлинной. Кроме того, часто наталкиваешься на стойкий иммунитет против «болезни восхищения». Учитель, заметивший у ученика симптомы привитого восхищения, испытывает чувства врача, обнаружившего симптомы выздоровления у больного.
Свободный темп (tempo rubato)—свободен только в выборе ограничений.
Трепетный темп — это застенчивое tempo rubato.
Высоко ценю текстологию, меньше — текстофилию.
Отредактированный романтик — остриженный Самсон.
Ах, этот музыкант с душой корректора!
В моих занятиях с учениками бывают уроки «педальные», «гармонические», «полифонические», «аппликатурные» и т. д. На каждом из таких уроков одна какая-либо тема оказывается ведущей.
Обращая внимание как будто только на педаль, неизбежно ставишь ученика перед необходимостью заметить в пьесе все гармонические происшествия, разобраться в полифонических хитросплетениях, в развитии мелодической линии, то есть напоминаешь ему о том, что нужно слушать, слышать и понять. Даже «аппликатурный», казалось бы, скучный урок, когда единственным атрибутом вдохновения является карандаш, служит тем же целям. Все это свидетельствует о неразрывности звеньев изучения.
Подобные «моноуроки» вызваны желанием создать у ученика видимость одной задачи для разрешения многих, дать ему в руки один ключ вместо пугающей связки ключей.
Незамеченным остается то, что глубоко зарыто в недрах сочинения. На поверхности лишь ноты и ремарки. Как это мало! Ройте, ройте, но только не перепутайте недра с терриконами.
Не лакомьтесь нюансами — это приводит к ожирению вкуса.
Увлекательна охота на модуляции! Она всегда сулит щедрую добычу. Что за услада пригоршнями черпать их у Шуберта, извлекать из Шумана, Шопена. А как это развивает меткость уха!
Хорошая граммофонная запись при первом прослушивании — сюрприз, при втором — назидание, при последующих — насилие.
Умейте отличать композиторов, находящихся впереди, от композиторов, забегающих вперед.
Неизвестность эстрадного результата — беда и привилегия исполнителя. Беда — потому что она источник вечной тревоги; привилегия— ибо хранит в себе постоянную и тайную веру в чудо... и каждый раз в другое.
Есть заповедные места в самых заповедных творениях: ре мажор в I части си-минорной сонаты Шопена, си минор в I части 7-й сонаты Бетховена, ми-мажорная дивная песенка в си-мажорной сонате Шуберта и др. Их называют оскорбительно — побочные! Какие же они побочные? Для нас, играющих, они главные, мы ждем их, томимые счастливыми предчувствиями, от них удаляемся, приобщенные к чуду.
Негативный термин «запаздывающая педаль» плох и неточен. Педаль должна быть своевременной.
Традиционное редактирование педали не оправдывает себя. Педаль заслуживает не только более тонкой письменной фиксации, но и более изящных устных глагольных форм.
А ведь ее:
1) «нажимают»;
2) «берут»;
3) ею «пользуются».
Все эти глаголы неприменимы к педали. С педалью постоянно соприкасаются, ибо она вездесуща, как воздух. Как воздух, она может быть густа, легка, тяжела, прозрачна, знойна, напоена ароматами, стерильно чиста или вовсе неощутима, но не быть совсем она не может. Как это редактировать??!
У струнных штрих и соответствующий ему прием нерасторжимы.
У фортепиано благодаря чудодейственной вибрирующей педали эта связь легко расторжима.
Пример — 2-я пьеса «Крейслерианы». Каноническое аппликатурное легато утрамбовывает эту «дивно зеленеющую» пьесу: нелегато с помощью вибрирующей педали способно осенить ее волшебным светом мерцающего легато.
Иерархия такова: 1) штрих, 2) педаль с безграничными ее возможностями, и лишь тогда 3) выбор приема.
Взаимоотношения паузы с педалью — извечный вопрос. Снимать или не снимать? Отвечу вопросом: скажите, пожалуйста, разговаривая, вы в паузе оставляете рот открытым или закрываете его?
Глупость исполнителя нигде так не очевидна, как в паузе.
Пауза осмысленна и выразительна, когда она логически точна. Логическая точность почти всегда опровергает арифметическую.
Учим мы умеренности, а наслаждаемся чрезмерностями.
Усложненная музыка — нечто паразитирующее на сложной.
Без ненависти к плохой музыке не может быть любви к хорошей.
Динамика должна соответствовать акустике, как жидкость — емкости.
Нельзя, играя трагедию, жестикулировать комедию; нельзя, играя Прокофьева, жестикулировать Мендельсона. Жестикуляция — стиль. Жестикулировать надо не «себя», а автора.
Лишь тот исполнитель, кто в нотной пустыне увидел мираж.
Импровизационность исполнения — гибкость знания. Заученность исполнения — окаменелость знания. Произвол в исполнении — дымовая завеса незнания.
На эстраде самокритика — пила, подпиливающая стул, на котором сидит пианист.
Двурукие! Играйте синхронно!
Магия яркого урока не в словах, а в междусловиях.
Невыразительность как одно из средств выразительности!
Иногда красивый звук бывает так же неуместен в музыке, как был бы неуместен красавец-мужчина без грима в роли Квазимодо.

страница №1 из книги Натана Перельмана "В классе рояля"

***